Зала суда напоминала театр абсурда, где главная героиня отказалась играть по написанному сценарию. Лилия Судакова — женщина с обложки, чьи глаза теперь отражают не блики софитов, а холодный блеск стального лезвия, — так и не произнесла слова сожаления. Её молчание звенело громче криков.
Судья, как арбитр на изматывающем матче, пересматривал квалификацию преступления: сначала «удар в сердца» (ст. 111 УК), потом — «холодный матч-пойнт» (ст. 105). Четыре года колонии превратились в семь, будто кто-то подкрутил таймер на духовке, где медленно тлело это дело.
Адвокаты подавали апелляции, как горячие пирожки, но тесто аргументов оказалось сырым: «боялась и любила» — не ингредиенты для оправдательного вердикта. Особенно когда в кухонном ящике не хватает медицинских справок и заявлений в полицию.
В материалах дела — картина, достойная кисти Караваджо:
Скорая приехала слишком поздно — ровно настолько, чтобы история превратилась из криминальной хроники в леденящий триллер.
Семь лет — срок, за который можно написать роман, вырастить сад или... разучиться улыбаться перед камерами. Но Судакова, кажется, выбрала роль до конца: её раскаяние растворилось, как следы крови на мраморной столешнице.
Дело закрыто. Персонажи расходятся. Занавес.
